У меня опять не получается написать тебе в Секте.
Сегодня слышала твой голос и... не узнала. Представляешь, просто не узнала. Мне было потом ужасно стыдно, и я долго плакала от обиды. Да даже не потому что не узнала - это ерунда, просто было шумно. Обидно было от того, что этот чужой холодный город имеет на тебя право, а я опять трусь затылком о косяки, засыпаю, прижимаясь к подлокотнику, болею, скучаю...и у меня нет ничего, кроме твоих электронных писем и единственного за неделю звонка...
А во сне кудрявая женщина с карими глазами плела мне какую-то чушь про тебя. Наверно, это моя тёмная половина, как думаешь?
Капает на улице, и небо - совсем как осенью...

Illness II

Я не сплю вторую ночь - кашель не даёт уснуть. Мне становится тесно в четырёх стенах, но я каждый день оттягиваю, не выхожу из дома в надежде, что уж завтра-то станет лучше. Не становится. Я пью настойки на травах и горькие капли с непонятными названиями. Нет, мне никто кроме тебя не пишет, не спрашивает, как самочувствие.

Социальная сеть сегодня глючит, у меня никак не получалось тебе написать. Да, здесь уже дышит зима, со вчерашнего вечера периодически идут дожди и мне кажется, что погода у нас с тобой теперь примерно одинаковая. А нет, знаешь, мне очень нравится - на небе такой театр, всё движется и мне кажется даже, что если глядя в эти облака внезапно закрыть глаза и почти умереть, то точно узнаешь, какие они на ощупь. Иногда пролетает сеть чёрных птиц, к облакам пришиты потрёпанные затасканные голубые ленты, мне нравится. Мне нравятся чёрные ветки лысых обнищавших деревьев на этих свежих декорациях с драными лентами, я бы сейчас ходила с тобой по улице и прятала нос в шарф. Нет, если бы не уехал, я бы не заболела. Да, иногда мне действительно так кажется.
Ты пишешь, что сильно скучаешь. А я постоянно думаю о тебе и знаю, что ты рядом. Дело даже не в том, что "просто нужно подождать", и даже не в том, сколько нужно подождать... Просто ты рядом - и всё. Я долго могу смотреть в окно пустыми рыбьими глазами, в них будет проплывать солнце, облака и солёные капельки воды. Всё это неважно, также неважно, как цены на бензин, небо и последний лист на верхушке берёзы. Важно, что ты вернёшься - и сразу станет тепло.

А даже не пишется, сам видишь. Я читаю дурацкие книжки и думаю всё время о тебе. Наверно, я тупею.

Потому что ты любишь свежий воздух,

свет такой; окна настежь - точно помню, настежь. Ходишь деловой по дому, босой и в джинсах. Навсегда бы такого. Только у тебя мокрые волосы, ты, наверно, после душа. Шутишь, улыбаешься мне, улыбка твоя приковывает и я знаю, что мой взгляд тебе уже давно как прицел между лопаток, но ты поворачиваешься, а я улыбаюсь - я твой зверь, концентрация твоих гармоний и деструктивных побуждений. Я смотрю на тебя со стороны, в прямом смысле. Ты всего лишь сидишь на табуретке против окна в контр-ажуре, а я вижу дельтавидную мышцу и мне нравится помнить это о тебе.
Но ты собираешься и уходишь, я тебя провожаю. Ты просто ушёл, у тебя дела, ты торопишься, целуешь в лоб. У меня в ногах остаётся путаться маленькая кошка, обычная такая Муська или Мурка.

Illness

Говорят, что когда говоришь сам с собой - это ещё не страшно, страшно - это когда даже себе рассказать нечего. И сегодня именно так. Весь день в кресле, укутавшись тёплым пледом. На коленях журнал по графическому дизайну, в окне показывали дождь. Высшее из благ - смородиновый морс в жёлтой кружке, здесь же, рядом, на подоконнике. Ложка капель, ложка мёда, и весь день бестолково тру нос носовым платочком, периодически чихая раз по шесть подряд. Неодобрительно фыркаю в ответ на предложения водки с перцем, мажу грудь и спину мятными мазями.
Да, я - мешок. Ты уехал, и я сразу мешок.

В доме воскресный шум, галдёж и много солнца. Позвякивает посуда на кухне, закипает чайник, на подоконнике дремлет пузатая белая кошка.
Я кручу в руках деревянную женщину, которую ты купил мне на Алтае. Я думаю о том, что тоже хотела бы быть такой красивой, но не красноватой деревянной невеличкой, а настоящей, не из подручных материалов. Но у меня температура, отёкшее лицо и больная голова. Дома нет ничего, кроме аспирина, и я пью горячую воду с имбирём, потому что завтра понедельник, потому что болеть некогда, потому что я ещё так много всего собиралась сегодня сделать, а пока у меня только валится всё из рук и день никак не хочет налаживаться. К обеду голубое небо затянуло облаками, я продолжаю пить имбирь.
 Наверное, Таня была права: нужно научиться жить с собой, особенно остро это чувствуется в такие вот выходные, когда ты далеко на Востоке, а я в четырёх стенах не могу организовать себя даже на какую-нибудь ничтожную подвижность.

Города

Ещё меньше недели назад. Раннее утро, картонные звёзды, обёрнутые в фольгу мы развесили на деревьях, я смеялась и мёрзла, ты был счастливый и с камерой в руках. На нас, родных, сквозь голые ветки смотрело целое небо.

Сегодня гладила тебя по голой спине когтистыми пальцами, всё слушала, утыкалась полным слёз взглядом то в шею, то в губы, то в скулы, укладывала больную голову тебе на грудь и повторяла за твоим сердцем: "Тук-тук, тук-тук". Всё где-то внутри запоминать: губы, интонации, всё, что они говорят, голос, плечи, глаза, бёдра, ноги, тонкие пластинки ногтей и несчастливый трижды ломаный нос. Это для того, чтоб потом, когда холодно, непогода или обидели, сидеть и фетишировать на всё вот это твоё мне счастье, губы сухие кусать. Вспоминать, как щупала ладонями и взглядом каждый изгиб и не изгиб твоего голого тела с одеялом.
Плакала. Тыкалась носом в твои плечи, слёзы прятала, а ты жалел и прятал меня, от всех, солнышком называл, пальцы в волосах путал. А это, наверно, важно было. Даже тебе, потому что видел и понимал.
Потом зашли в вагон метро и, знаешь, этот острый запах разлуки и прощания: свежий вечерний воздух смешанный с чужим парфюмом, запахом чужих кожаных сумок и усталости... И вагон уносит нас, и эти две станции никак не могут стать бесконечными. Я стараюсь улыбаться и последний раз твои руки трогать. Потом мы поднимаемся из метро и прямо на нас падает бесконечное синее небо, такое только раз в году бывает, или два, и только осенью. Эта волна со своим свежим воздухом чуть не сбила с ног, а потом был автобус, маршрутка, у меня по лицу текли слёзы, а ты молодец. Потом моя маршрутка ещё долго ехала рядом с твоим автобусом, а потом...потом я потеряла автобус из виду, прятала заплаканное лицо в огни за окном и чёрное небо, я чувствовала, как порвался волосок. Знаешь, чего я боялась месяц назад? Я боялась, что ты поймёшь, что без меня всё легко и просто, легче и проще, чем ты думал. А сегодня я просто боясь не спать по ночам и больной головы. И сильно переживаю, что тебе там будет плохо: ведь сырость, ветер, холод и чужие люди.

1st

Видимо, надо с чего-то начать. Надо же, кто-то занимается примерно тем же самым сидя с утра за ноутбуком с чашечкой кофе и в куче мятых подушек, с пушистой кошках на коленях, конечно же. А у меня час времени и кто бы знал... Дождь - как полное и неразрывное свидетельство того, что ни одного тёплого дня я в этом году больше не увижу, твоё возвращение как вердикт - через неделю ты снова улетишь, а останусь здесь и всё у меня будет как всегда, только без тебя, целый бесконечный месяц. Мне, наверно, нужно научиться выключать в себе на какой-то определённый период всю свою тоску, потому что ты уедешь - и некому будет вытирать мои сопли, беспокоиться о моём здоровье, сне, завтраках-обедах-ужинах, а я же знаю, что когда я ни к кому не привязана, меня даже можно терпеть, ведь я тогда сутками молчу, больше анализирую, тщательнее приглядываюсь, меньше спрашиваю, но чаще и конкретней отвечаю и несу ответственность.
Тогда нельзя капризничать, есть много сладкого и говорить по телефону дольше, чем две минуты. Нельзя проспать или не убрать перед сном рабочее место.
Мне даже бывает немножко жаль, что ты не знаешь меня такую. Наверно, тебе бы понравилось. Хотя, не факт. Ты бы удивился.

Спокойной ночи? ах да, и надо не забывать, помнить и почаще гонять себя метлой поганой, чтоб неповадно было.